То есть теоретически под запретом могут оказаться все картины и скульптуры, изображающие обнаженных людей. Газета Metro в качестве шутки предложила просто одеть на статую Давида трусы – это, конечно, очень круто.
На Красной площади несколько дней назад устанавливали огромный чемодан, отзывы о котором были разными, в основном нейтральными. Но кто-то возмутился, поднялся шум, и чемодан пришлось срочно демонтировать. Все это очередные примеры, как что-то делается только ради того, чтобы все обалдели, покрутили пальцем у виска, пообсуждали, а очень скоро забыли навсегда.
Всем ведь понятно, что технически нет никакой возможности заблокировать сайт. Многие серверы находятся за границей, перекрыть их нет никакой возможности, перекрыть каналы доступа к ним тоже архисложно. Заниматься всем этим в рамках культуры – все равно что вести борьбу с тенью. Ведь уже несколько лет не могут закрыть сайт чеченских сепаратистов «Кавказ-центр». А по силе воздействия на детей он далеко не Давид Микеланджело. И вообще, по поводу цензуры я уверен, что ограничивать нужно только одно – дурь. Но сделать это невозможно.
Все это происходит в очень важный для нас момент. Мы только-только начали что-то понимать про себя. Какие-то вещи ужасные, какие-то – не особенно приятные. Только зреет, еще даже не проклюнулось, национальное самосознание, где-то впереди замаячили ответы на вопросы: кто такие русские, чем мы отличаемся от других людей...
Ускорить процесс понимания самих себя можно, уделив дополнительное внимание образованию. Нужен более подробный, тщательный, скрупулезный подход к вопросу программы обучения. Важен и статус учителя. Он находится сегодня не в той зоне, где должен быть. Культура в широком смысле передается только через учителей. А если у нас программа «закрыть эту лавочку под названием Россия», тогда учителя здесь не нужны. Так что стоит для начала определиться, чего мы хотим.
Все разговоры о народностях, национальных меньшинствах отводят нас не в ту степь. В моем понимании «русский» – это человек, принадлежащий русской культуре и говорящий на русском языке. Мыслящий некими общими с нами категориями. Нам свойственна комбинаторность мышления: мы можем из топора сделать ракету. На это не способна ни одна другая нация. Наш язык очень контекстуальный. Многое зависит от ситуации, интонации, и это позволяет широко интерпретировать слова. Мат так хорошо приживается, потому что у него широчайшее поле для интерпретации: в зависимости от контекста, эмоций, места. Такого языка ни у кого больше нет.
Мне пришла в голову мысль, что мы – страна не текста, а контекста. Почему есть великая французская философия, великая немецкая философия, но нет великой русской философии? Можно, конечно, упереться во Франка, Соловьева, Шестова, но по сравнению с Ницше и Гегелем их произведения нельзя назвать великими. Потому что философия – это «вечный текст». Он пишется таким образом, чтобы не зависеть от контекста. Пройдут годы, а к нему можно будет вернуться и найти в нем актуальность.
А наша культура контекстуальна. Например, немногие русские читали Библию, но многие знают предание. Потому что истории о святых контекстуальные.
Сегодня нужно это просто принять, а потом попытаться родить наконец текст, вместо которого мы создаем бесконечные контексты. Да, Конституция – это, безусловно, текст. Но это не то, что может сплотить нацию. Конституция появляется уже после ее сплочения.
Время бежит очень быстро, информационные поводы меняются с невероятной скоростью. То, что было вчера – это очень далеко. Взять ту же историю про Химкинский лес. Сколько было потрачено слов, сколько эмоций, а кто-нибудь в курсе вообще, что сейчас происходит? А ведь событие было государственного масштаба.
Все события, о которых я сказал, контекстуальны. Они не производят ничего. Вот и получается, что мы не можем создать что-то столь же вечное, как Давид, но в любой момент можем надеть на него трусы.
Мнение автора колонки может не совпадать с мнением редакции.
