Вечером, 28 января, в Москве прошла официальная премьера картины «Левиафан», хотя за несколько часов до этого на пресс-конференции режиссёр Андрей Звягинцев заявил, что премьерой он считает совсем не этот торжественный вечер:

– По сути, премьера уже случилась дней 10 назад, когда фильм выложили в Интернет. Около 4 млн зрителей уже посмотрели картину.

То, что эта многочисленная аудитория разделилась в оценках после просмотра ленты, режиссёр считает удачей.

– Значит, попали, куда целились, – сказал он. – Попали в самую болевую точку, попали в самое сердце. Или, как сказала одна моя знакомая, не в сердце, а в «фаберже».

Звягинцев уверил, что не подгадывал выход картины к обострённой ситуации в мире, когда образ неприглядной России так востребован на Западе.

– Фильм задумывался в 2008 году. Мы ничто не подгадывали ко времени. К слову, вспомнился Достоевский, который роман «Преступление и наказание» писал частями и публиковал в журналах. Так вот, когда Раскольников убил старушку, на площадь перед Казанским собором вышло всё студенчество Петербурга с плакатами: «Среди нас, студентов, убийц нет!» На что Достоевский, по-моему, в дневнике, написал: «Дураки, я всё это взял из жизни. Всё».

Положительным началом своей картины автор считает «очищение, возможность посмотреть на себя со стороны».

В заключении встречи Звягинцев разъяснил и свои отношения с церковью, которую, как некоторые считают, он дискредитировал в ленте.

– Верить следует в Бога, а не в священника. Священник не сакрален, сакрально служение Богу. Именно из этого права мы исходили, создавая фильм «Левиафан», из права, дарованного нам природой, самим Богом, говорить и свидетельствовать то, что происходит в нашем мире.

Несколько цитат Андрея Звягинцева о картине

О положительном герое, положительном начале в фильме
– В нашем случае, может пафосно прозвучит, это очищение. Это возможность посмотреть на себя попристальнее. Это звучит, как высокий стиль, но другого ответа у меня нет.

О мате и том, что его пришлось убрать из прокатной версии
– Мат мы включали в диалоги взвешено, только там, где необходимо. На площадке мы руководствовались чувством меры, взвешивали, нужен в этой сцене мат или нет, и только там, где это необходимо, где это организует пространство речи, где это создаёт объём персонажу, – только там оставляли. Мы 2 дня, две 8-часовые смены деликатно удаляли мат, в 2-3 местах его присутствие очевидно по артикуляции актёров.

О высказывании Мединского, выразившего надежду, что в следующий раз Звягинцев при поддержке Министерства культуры снимет кино, в котором не будет экзистенциальной безнадеги
– У нас с министром культуры разные надежды и разные перспективы, мы движемся в разных направлениях. Все средоточие, вся мысль, весь тот пот и кровь, которые лежат в картине – это желание рассказать о правде и свидетельствовать правду происходящего вообще с человеком и в частности, в этом конкретном моменте. Под каждым кадром подпишемся, потому что знаем, что мы делаем. Знает ли министр культуры? Вопрос к нему.

Про разные интерпретации картины
– Не знаю, как комментировать интерпретации. Единственная моя цель была – пристально посмотреть, что с нами происходит. На то, что происходит со связями между людьми, между социальными слоями: власть и человек, человек и родня.

О том, что некоторые зрители не поняли, что на земле, которую отобрали у главного героя и из-за которой разрушили его жизнь, в итоге возвели церковь...
– И это ужасно. Мне казалось, что это настолько очевидно. Вопросы вокруг этого меня удивляют. Мы с трёх разных ракурсов показали дом Николая и с этих же точек показали церковь в финале. Мы намеренно елозили на этом пространстве.

О сходстве дома Николая в "Левиафане" с домом в картине "Изгнание"
– Я бы так не сказал, это абсолютно разные дома. В "Изгнании" все вещи, стены, пол – это совершенно другая эпоха, другая страна. Мы все элементы реквизита приобретали в Германии, Португалии. Именно с той целью, чтобы стереть приметы и времени и места. Дом в "Левиафане" – это типичный русский дом, хотя надо сказать, что такой веранды на Севере, на берегу Баренцева моря не бывает. Потому что там холодно, окна маленькие должны быть. Но мы хотели открыть пространство, чтобы видно было хорошо во все 4 стороны.

Про огромные кости из картины
– Это бутафория. Мы создали их в Москве, а потом перевезли эту 1,5-тонную металлическую конструкцию на фурах в Мурманскую область. Длинна её 24 метра. Место, где лежали эти кости в кадре, дважды в сутки затапливается водой на приливе и отливе. Уровень практически выше этого сооружения, вода бы вынесла нашу конструкцию в море. Поэтому ребята 3 или 4 дня монтировали ее, вкручивали в дно. Это была большая работа. Один бизнесмен выкупил у нас эти "кости" и, видимо, скоро конструкция появится перед каким-то зданием в Москве.

Про чувства, с которыми получал "Золотого глобуса"
– Я не ожидал, что будет такое ощущение праздника.  Когда произнесли со сцены "Левиафан", у меня было такое же чувство, как в 2003 году в Венеции на закрытии фестиваля, когда объявили приз фильму "Возвращение", хотя уже прошло много лет, много фильмов, наград, но чувство было схожее. Чувство, как у боксёра, когда ему так сильно закатили.

Ответ тем, кто говорит, что это западная заказуха
– Когда тебе говорят, что это заказуха, то на это ничего нельзя ответить, разве что вывернуть карманы и показать всю документацию. Как можно это опровергнуть, а главное, зачем? На самом деле, за этими словами люди прячутся сами, им нужно отвернуть зеркало от себя. Или говорят ещё, ну зачем выносить сор из избы? Это у меня спросил один зритель в Женеве. Он с очень грустным нахлобученным лицом сидел и смотрел, как я общаюсь с журналистами, по этому лицу я понял, что мы с ним одной крови. Я спросил, чего он так печален. "Я вот живу здесь в Швейцарии. Ну зачем вы сюда этот фильм привезли? Зачем выносить сор из избы?" На это я хочу ответить: Вы признаете, что сор есть. Если вы хотите с этим сором жить, продолжайте. Но сор необходимо выносить, ровно для того, чтобы в этой самой избе стало чище.