Я получил классическое болельщицкое воспитание, и долгое время вообще не мог себе представить, что когда-нибудь смогу говорить что-то плохое о своей команде или что-то хорошее – о тех, которые считаются её принципиальными соперниками. С первым у меня до сих пор проблемы. Зато хвалить и даже говорить комплименты всяким спартакам и локомотивам у меня уже получается. Эта далеко не лучшее и не самое полезное из всего, что я умею. Но это гораздо лучше и полезнее тупоголового следованию выбранным однажды алгоритмам ведения споров, к которым я ещё недавно нередко прибегал.
Есть мнение, что зависть – чувство плохое, деструктивное. Но настаивать на этом так же странно, как всю жизнь талдычить: «Динамо – днище». Зависть способна научить человека хорошему. Во мне она вызвала тёплые чувства к тому, о чём ещё несколько лет назад я мог говорить максимум со снисхождением. Я не люблю «Спартак» в том смысле, в котором его любят его фанаты. Но моя зависть к нему медленно переросла во что-то среднее между уважением и симпатией. Такие же сложные чувства мужчины (за исключением 6-7%) испытывают к Джонни Деппу или Бреду Питту. «Спартак» в моей системе координат встал в один ряд с этими господами благодаря одному единственному человеку – Валерию Карпину.
Валерий Георгиевич (поначалу ему не нравилось, что его называют по напоминающим Газзаева имени-отчеству, но со временем смирился) вернулся от своих испанских велосипедов и винокурен в московскую неустроенность в конце нулевых. И необъяснимым образом выделился на фоне приевшегося футбольного эстеблишмента, многие представители которого в силу своей безликости и пассивности к тому времени уже превратились в мебель. Какое-то время Карпин держал себя в руках, но довольно быстро стал тем дерзким наглым грубоватым и чертовски интересным человеком, которого мы знаем теперь. Именно он, а никак не Леонид Слуцкий, был ближе всех к образу «Русского Моуринью». Его боготворят свои и на дух не переносят все остальные.
Когда кто-то в неформальном разговоре называет футболистов или тренеров по имени, это звучит омерзительно: «Вчера видел Дениса в суши-баре», «Ах, как хорош сегодня Игорь!», «Почему Андре не доверяет Толику?» Но имя «Валера» за годы работы Карпина в «Спартаке» успело стать брендом, и называть его так – вовсе не зазорно. Андрей – не только Аршавин, но и Дикань. Игорь – и Денисов, и Акинфеев. А Валера у нас один. Так вот Валера стал первым – и до сих пор остается единственным – крутым парнем российского футбола. И чудовищную зависть к «Спартаку» я испытываю из-за того, что прекрасно понимаю: Карпин принадлежит только ему. Самые уважаемые игроки в нашей новейшей истории Сергей Семак и Андрей Тихонов уже превратились в футболистов общероссийских. Карпин же и как генеральный директор «Спартака», и как тренер «Спартака», и даже теперь как наставник «Мальорки» остается спартаковцем.
Единственный шанс сделать Карпина «нашим» мы бездарно упустили, подписав новый контракт с Фабио Капелло. Но Валера, в отличие от Российского футбольного союза, на ошибках учится. Возглавив команду второй испанской лиги, он поступил именно так, как ему следовало поступить сразу по завершении карьеры футболиста. Он оказался достаточно крут, чтобы согласиться зарабатывать меньше главного тренера сборной Коста-Рики ради опыта, который позволит ему выигрывать что-то ценнее серебра чемпионата России.
А разве есть кто-то, кто сомневается, что он выиграет? РФС же, видимо, достаточно группового этапа чемпионата мира – 2018. К счастью, мы в него уже пробились.
