Глава 36
Дитмар озирался по сторонам с гордостью.
– Ну вот, добро пожаловать! Станция Дарвиновская, бывшая Тверская. Не случалось тут раньше бывать?
– Нет. Никогда.
В горле опять першило.
– А жаль. Не узнать станции!
И Артём, правда, не мог узнать Тверскую. Низкие арки были два года назад сплошь зарешечены, превращены в клетки. И в этих клетках сидели на корточках изловленные на сопредельных станциях нерусские люди. В одной из клеток и Артём провёл ночь, отсчитывая минуты до утренней казни, стараясь надышаться и надуматься.
– Полную реконструкцию прошла!
Сгинули клетки. Всё вычищено, вымыто, продезинфицировано и забыто. И вместо казематов – торговые киоски стоят, аккуратные, покрашенные, с номерками. Праздничный базар. Толпа в нём плещется: счастливая, мирная, ленивая. Семьями прогуливаются. Ребятишки у отцов на шеях сидят, ногами болтают. Выбирают что-то на прилавках. Музычка играет. Захотелось глаза потереть. Поискал место, где его вешали... Не смог найти.
– Вы и весь Рейх не узнаете! – сказал унтер. – После того как генеральная линия партии поменялась... Реформы пошли. Становимся современным государством. Без эксцессов.
Чёрной формы в толпе – капля, глаз не режет. А из прежних лозунгов остался всего один: «В здоровом теле – здоровый дух!». И точно: лиц вокруг, действительно, полно всяких, а не сплошь курносых и молочно-веснушчатых. А главное – люди все подтянуты и ухожены; как и на Чеховской-Вагнеровской, куда они попали вначале. Не слышно надрывного кашля, непременного на ВДНХ, нет зобастых облучённых, и детвора вся как на подбор: две руки, две ноги, щёки – будто помидорки с Севастопольской. Вспомнился Кирюха, который ждёт экспедиции на Север.
– Что твои Полярные зори, – обернулся Артём к Гомеру.
Тот шаркал сзади и крутил бородой, впитывал: для книжки для своей, не иначе. Курица торчала у него под мышкой, тетрадь торчала, скрученная, из заднего кармана. Всё остальное, включая и
Артёмово снаряжение, унтер пока возвращать отказался.
– Вот там, за углом, в служебных помещениях, у нас больница. Бесплатная, разумеется. И диспансеризацию населения проводят два раза в год. Детей – каждый квартал! Пойдёте смотреть?
– Нет, спасибо, – сказал Артём. – Только что от врача.
– Понимаю! Ладно, давайте тогда знаете, что... А вот что!
Вдоль путей растопырились погрузочные краны, дрезины скопились. Пошли ими восхищаться.
– Дарвиновская теперь – главный наш торговый шлюз! – с гордостью объяснил Дитмар. –
Особенно большой товарооборот с Ганзой, и всё время растёт. Я считаю, что в эти трудные, тревожные времена все цивилизованные силы метро должны сплотиться!
Артём кивнул. Чего же Дитмар от него хочет? Зачем избавил от забривания и строевой подготовки, на которую погнали остальных добровольцев? В эти трудные. Тревожные.
– Там вон туннель к Театральной.
Бросить всё и рвануть туда бегом.
– Самый неспокойный участок границы. Укрепляемся. Готовимся. Так, чтобы мышь не прошмыгнула. Так что, простите, туда сейчас не пойдём.
А как же? Как же на Театральную теперь? Курица заквохтала, захлопала крыльями: видно, Гомер сжал её слишком, чуть не задушил. Но никуда не делась: старик держал крепко. Артём себя чувствовал как кура. Как же теперь?
– А в этом вот конце, посмотрите-ка: производство жировых свечей, одно из немногих в метро, как ни странно, а там вон ткацкая артель у нас сидит, ударницы! Носки просто волшебные, все, кто с ревматизмом, платят за такие любую цену! Так... Что бы ещё? А давайте в переход спустимся! Там у нас жилой сектор.
В переход на Пушкинскую-Шиллеровскую вели два эскалатора, нырявшие прямо в гранитный пол зала. Скатились по ребристым чёрным ступеням и оказались на настоящем бульваре: переход застроили домиками-кабинками с обеих сторон, светильники-факелы бронзовые между ними ласкали мрамор. В одном из пряничных домиков даже школа была, и дети, умытые, живые-здоровые, на переменку выплеснули изнутри Артёму навстречу, прямо в грудь ему, вместе с дребезжащим звонком.
– Зайдём?
Подняли задумавшегося над журналом учителя Илью Степановича, тот показал класс: портрет фюрера карандашом – моложавый строгий человек с щетиной, карта Рейха, карикатуры на красных, призывы делать зарядку.
– Артём – наш единомышленник, добровольцем вступает в Железный легион! – отрекомендовал его Дитмар. – А это...
– Гомер.
– Какое любопытное имя! – щуплый Илья Степанович снял очки, потёр переносицу.
– Это прозвище, – сказал Гомер. – Дитмар ведь тоже Дмитрий, наверное, а?
– Был когда-то, – ухмыльнулся унтер. – Ну а вы как Гомером стали?
– Люди издеваются. Книги пытался писать. Историю нашего времени.
– Что вы говорите! – Илья Степанович дёрнул себя за бородку. – А не откажете в любезности, зайдёте в гости на чай? Вот уж интересно было бы! Жена вас и обедом угостит, если проголодались.
