Глава 50
– Ага, – сказал ему Андрюша. – Щас я тебе.
Артём оторвался от двери, шагнул к мужику, наклонился к нему.
– Но он ведь говорил? Говорил же? Игорь этот?
– И договорился.
– Скажи! Скажи, важно!
– Ты донос на дядьку своего ещё не сдал! Куда столько загребаешь? – недобро усмехнулся Андрюша.
– Идиот! Скажи просто! Откуда?! – Артём взял мужика за ворот, накрутил материю на кулаки, прижал к стене.
– Отстань от него! Отстань! – тонко сказала Юлька. – Он ничего, ничего он не знает! Охрана! Люди!
– Ерунда это всё.
– А если нет?!
– И что? И что, если нет?!
– Да всё! Да тогда можно отсюда валить! Из этого метро!
Андрюша, приоторванный от пола, помотал головой. Скривил рожу.
– Было б им так хорошо там, лезли бы они к нам?
Артём набрал духу – спорить – и не нашёлся.
– Поставь меня. Поставь, где стоял, гнида, – сказал Андрюша.
Артём поставил. Отвернулся, ушёл назад к двери. Хотел упереться в неё лбом, а она раскрылась.
– С Театральной который. На выход!
– Зря, – сказал Артём Андрюше.
– Вот и спросишь у них сам, – плюнул тот.
* * *
– Вот, товарищ майор. Это который в диверсии.
– А браслеты? Пускай в браслетиках.
Щёлкнули наручниками.
– Вот это, когда сами сознаются... Всегда надо в браслетах, – объяснил Артёму товарищ майор, встречая на пороге. – Зови меня Глеб Иваныч. А ты кто?
А Артём уже знал, что это Глеб Иваныч. Голос его, хриплый и низкий, знал. И ботинки шнурованные.
– Колесников Фёдор.
Как в паспорте, который ему Дитмар выдал.
– Ну докладывай, Фёдор.
Глеб Иваныч был кряжистый, крепкий; мясной породы. Лобастая башка лысела, толстые губы румянились. Он был с Артёма ростом – не очень, значит, высок; но шире вдвое, а здоровее – вчетверо. Гимнастёрка на нём не сходилась, ворот был бычьей шее узок, и в брюках бугрилось. Сам Глеб Иваныч сел за стол, Артёма оставил торчать.
– Вы не того взяли.
– Какого не того? – насторожился майор.
– Умбаха. На Театральной. Он не виноват ни в чём. Перепутали.
– А кого нужно было брать?
– Другого.
– А. Ага. И ты его пришёл выручать?
Майор сразу заскучал.
– Он не диверсант никакой. Он инженер из театра, – сообщил Артём.
– Ну а признался, что диверсант.
– Так ведь... Наговорил он. Он наговорил на себя.
– Это уж его беда. У нас всё подписано.
И что дальше? Комната была просторная, но простая до строгости. На полу линолеум свёртывается, в углу сейф серым кубом, стол разве вот богатый, трофейный – и сдвоенный профиль на стене. Всё. А нет, не всё. Что-то тикало ещё. Артём оглянулся: сзади, над входом, висели часы. Недавно только им виденные – совсем в другом месте. Простые часы: стекляшка в синей пластмассе. На циферблате щит изображён, и в него воткнутый меч, и ещё буквы в строчку – все заглавные, через дефис. «ВЧК-НКВД-МГБ-КГБ». Было без десяти минут десять.
– Спешишь куда, Фёдор? – спросил его майор. Ухмыльнулся. – Опаздываешь?
– Часы интересные.
– Часы что надо. И я вижу на этих часах, что меня ждут дела. У тебя всё, Фёдор? Я бы с тобой попозже продолжил.
– Мне с ним надо переговорить.
– А вот этого никак не получится сделать. Он тебе кем приходится? Родственник? Или коллега?
– В чём он признался? Он не диверсант. Он на Рейхе и не был никогда. Это не его вы искали. Другого.
– Нет, Фёдор. Мы искали его. Петра Сергеича. И Рейх тут ни причём. Вот, – майор помахал какой-то жирной бумажкой. – Ориентировка. Из центрального аппарата. Центральный аппарат ошибаться не может.
– Значит, это не за ним, не за Артёмом, приходили? Умбах сам виноват?
– У тебя всё? – Глеб Иваныч поднялся. – А то у меня на десять назначено.
Он нагнулся к сейфу, поколдовал, скрипнул заслонкой и вытащил чёрно-серый тусклый от царапин револьвер.
Тут Артём вспомнил, что именно у майора назначено.
– И что... Что теперь с ним будет, с Петром Сергеевичем? – спросил он пересохшим горлом.
– К высшей мере, – приговорил майор. – Ладно, Фёдор. Дождись завтра. Завтра с тобой будем ещё разговаривать. Чувствую, разговор у нас некороткий выйдет. Что-то ты хочешь мне сказать, а мнёшься. Надо тебя расшевелить как-то, а со временем сегодня, как назло, туго. Дела.
Он пошарил там же, в сейфе, достал из коробки пригоршню медных болванчиков, рассыпал их по столу. Выкинул у револьвера барабан, стал фаршировать его тупоголовой смертью. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. И ещё осталось.
– Его нельзя стрелять! – крикнул Артём. – Умбаха!
– Почему?
– У него сведения... Он радист. И он знает что-то...
– Все, что он знает, знаем и мы, – успокоил его майор. – От нас секретов быть не может. Всё.
Иди, проспись. Тут меня... люди ждут.
Глеб Иваныч почесал, погладил себя по напряжённому гульфику, потянулся сладко.
– Да вы представления не имеете! У него информация! Ценная... Он... – Артём укусил себя за губу, в последний раз взвесил. – Он выживших нашёл! Связался! С другими! Понимаете? С другими выжившими! Не в Москве! – он заглянул майору в его широкое ровное лицо. Ничего там не изменилось и не подвинулось.
