Глава 51
– Ерунда какая.
Потом улыбка по губам тенью прошла. Глеб Иваныч рукой поправил волосы. Вид у него был мечтательный. Ждал он, ждал вечера, ждал десяти часов, и ждал того, что будет после – назначенного свидания с красивой своей девкой в балетной пачке. Вот об этом ему хотелось думать.
Артём вскинул скованные руки:
– А если есть ещё какие-то места, где можно жить? Если мы не должны, не обязаны тут в метро... До конца... А? И он – он! – может это знать!
Майор взвесил в руке револьвер, зажмурил глаз, поглядел на стол через мушку.
– Вот качество, – задумчиво произнёс он. – Из него, наверное, сто лет назад ещё расстреливали.
А всё равно... Надёжней нагана машинки нет. Особенно для этого дела. Не заклинит, не перегреется.
– Ты что, не слушаешь меня?! – взбеленился Артём. – Или ты знаешь что-то?!
– Ладно, хватит. Конвой!
– Нет, не хватит! Если ты его расстреляешь сейчас, мы никогда, ничего... Никогда!
– Конвой! – рявкнул майор двери.
– Никогда! Он – единственный, понимаешь ты? Больше никому не удавалось! Найти, связаться...Его нельзя убивать!
– Нельзя всё-таки?
– Нельзя!
– Ценная информация?
– Да!
– Выжившие?
– Выжившие!
– Ладно, идём.
Майор схватил Артёма ручищей за плечо, гидравлическим прессом, пнул дверь, вывел в коридор. Конвой подбегал, виноватый и испуганный, допыхивая самокрутку, но майор только сунул ему воронёный ствол в рыло и оттолкнул.
Вытащил из кармана связку ключей, позвенел ей у какой-то двери. Шваркнул ей, втолкнул Артёма в камеру. Там сидели семь человек, бледные и потные.
– Умбах!
– Я.
Вислоусый Пётр Сергеевич поднялся, глядя ищуще и беспокойно. Он весь был перемазан бурым, подсыхающим; переносица вскрылась, и рот щербился. Голову он чуть запрокидывал, чтобы из носа не текло. То тень мелькнёт через его лицо, то света пятно: чего ждать?
Майор вскинул револьвер к его лбу и сразу по ушам хряснуло, молотом врезало, и прыснуло мелким красным вокруг, на руку ему, на лицо, на гимнастёрку. Умбах ослаб и сел на пол, стал как мешок с песком. Остальные бледные зажали уши, баба завизжала. Стена вся была в мокрых блестящих ошмётках. Засунул голову в камеру тюремщик, ругнулся неслышно, что-то неслышно спросил. В ушах надрывно звенело.
Майор схватил Артёма за плечо и выволок в коридор, хлопнул дверью. Зарычал сквозь звон.
– Кому нельзя? Мне? Мне нельзя? Гадёныш ты мелкий! Мне – нельзя?!
Тошнило, крутило. Артём сглатывал, держал в себе. Выблюет – покажет слабость.
– Выводите расстрельных! Сколько можно! – крикнул еле-еле сквозь звон майор тюремщикам. – Сколько их там у нас?
– Семеро было с Умбахом.
– Как раз, значит, барабана хватит. И камеру замыть!
Майор сделал шаг и встал прямо у Артёмовых глаз. Подбежавшим из караулки сказал:
– За мной его!
Вернулись в кабинет.
– Ты говоришь, не надо. Надо! Надо вас расстреливать. И прилюдно. Полезная штука – расстрел.
А то каждый гад думает, что он – главный герой, что это кино про него снято. А на, погляди, как люди мешками с требухой становятся. Чик! И готово. И не будешь столько о себе воображать!
Он взял со стола ничейный патрон и сунул его Артёму под нос.
– Гляди. Это для тебя. Хотел с тобой завтра разобраться без спешки. С бреднями с твоими. Но ты прям на рожон лезешь.
Выдернул барабан, загнал в него Артёмов именной.
– Этого к остальным!
– Нет, – Артём замотал гудящей головой. – Нет!
– Пшёл!
– Сегодня... Сейчас... Рейх... Будет... На Театральную...
– Пшёл, тварь!
– Умбах... Он их агент. Был. Я должен был... Вытащить его. Отсюда. Я тоже... Тоже дивер-сант.
– Болтун ты...
– Стой. Стой. Всё врал про радиста. Не убивайте. Я правда. Клянусь... Там сейчас две... группы. Минируют переходы.
Глеб Иваныч наконец повернулся к нему.
– Зачем?
