Глава 54
Покачиваясь, двигался к нему по коридору Свинолуп. Улыбался.
– Кролики. Кр-ролики. Эти разок попытались уже. Знают, чем кончится.
– Ты паскуда.
– Ты поди, все камеры открой. Давай, пацан. Освободи их. У тебя же вон – ключики, ствол. Ты хозяин же. А?
– Заткнись.
Свинолуп подошёл вплотную – грязный, жуткий, кряжистый – и Артём сделал шаг от него, и ещё один.
– Никто за тобой не пойдёт. Свобода, ...! Герой! Освободитель!
– Он вас на расстрел вёл! – крикнул Артём приговорённым. – Уже! Сейчас!
– А теперь простят, может? – пробубнил кто-то. – Ведь мы вот, мы никуда.
– Может! – поддержал Свинолуп. – Всё может! Понял, ты, говно?! Ты понял?! Ты всё понял?!
Артём выстрелил ему в грудь, в середину выстрелил этого человека, и пулька увязла в нём, и он отшатнулся, и опять засмеялся. Тогда Артём выдавил ему ещё одну пулю из чужого, неверного револьвера – в живот. Не мог выстрелить ему в лицо, в глаза не мог посмотреть Свинолупу. В его уверенные, наглые, хозяйские глаза.
Тот всё же упал нехотя.
– Ну?! – повторил Артём смертникам. – Всё! С ним всё! Пошли!
– С этим-то всё. Другие есть, – пробубнили ему. – Куда бежать-то тут? Некуда.
Сверху кричали, лаяли командами. Сейчас спустятся.
– Ну и оставайтесь! Вы! – заорал им Артём. – Ну и дохните тут! Хотите дохнуть – дохните! Как говно!
Он сунул наган стволом в штаны, подобрал у подстреленного конвоира автомат, поискал ключики от наручников, но снять не успел – уже бежали навстречу. Полоснул из автомата, пробрался через коридор целым, вскарабкался по лестнице, выскочил в зал.
Там был дым, грязь, сутолока.
Оркестр продолжал греметь и веселить, как на «Титанике».
Мина рванула там, где Артём её установил – в нижнем конце эскалатора, с обратной стороны заслонки, ровно над камерами. Но не завалило – наоборот, вырвало ворота, как он и надеялся.
Хорошо, станция неглубокая, сигнал пробился. Хорошо, Дитмар не доверился наёмнику: мину вручил не с таймером, а радиоуправляемую.
Добрался до пролома, отпихнул копошащихся, белых от пыли спасателей и рванул по ступеням вверх.
Кроме него, эта мысль тут никому в голову не пришла.
Что-то ему кричали, когда он бежал по эскалатору. Но Артём не обернулся назад ни разу. Вдруг в спину испугаются стрелять, а в лицо выстрелят?
Оказался у турникетов, у касс; там, где выбирал себе путь в театр.
Внизу глухо гремело. Как будто где-то глубже, чем метро, вскипала продырявленная людьми земля, как будто лава разъедала её тонкую корку, чтобы забрать станции и туннели. Как будто. А на самом деле это на Театральной шла война. Война, начало которой Артём скомандовал.
Может, гибли сейчас там этот дурак-режиссёр и его «звезда»: в эту самую секунду умирали, может. А он, Артём, был опять вот жив.
Он сел и сидел тут, приткнувшись на холодных ступенях, хотя нужно было уходить, убираться отсюда, пока война не поднялась, не выплеснулась из эскалаторных кратеров наверх, сюда, и не обварила его.
Не мог просто пока дальше идти. Нужно было... Нужно было подождать чуть-чуть. После Умбаха. После всего этого подпола. После Свинолупа. После смертников в камерах. После Умбаха опять. Чуточку побыть тут просто, посидеть на холодном. Послушать эхо того, что творилось там, внизу, уже не с ним.
Вспомнил про наручники, потыкался в них ключиком, сорвал.
Трясло. Потом чуть отпустило.
От турникетов поднялся к выходу. Толкнул дверь.
И только когда погладили его ветром по груди, по ногам, по щекам, понял: вышел без химзащиты. Наверх – без скафандра!
Нельзя. Нельзя. И так надышался уже дряни.
